Аслан ЦУЦИЕВ,

генеральный директор Национального музея Северной Осетии

Владимир ОЛИСАЕВ

После сенсационного открытия в селении Верхний Кобан, пришло понимание того, что Осетия являет собой удивительно богатый для археологов край, полный чудес и сенсаций, скрывающий в своих недрах прекрасные вещи.

Сегодня наиболее представительными по разнообразию и количеству предметов коллекциями кобанской бронзы располагают музеи Парижа, Лиона, Вены, Будапешта, Берлина, Санкт-Петербурга (Государственный Эрмитаж) и Москвы (Государственный исторический музей). Лондонский и Нью-йоркский музеи также имеют богатые собрания, перекупленные у частных лиц в Западной Европе.

Эпоха бронзы - одна из наиболее ярких страниц древней истории Осетии и Кавказа в целом. Ее значение состоит в мощном воздействии на ускоренное развитие цивилизации, в технологическом и культурном влиянии на сопредельные регионы. Это стало результатом освоения местных горнорудных богатств. На протяжении более тысячи лет, примерно до середины II тыс. до н.э., Кавказ оставался важнейшим центром мировой металлургии бронзы, почти единственным источником, откуда металл и металлические изделия расходились по обширной территории от Поволжья до Приднестровья.

Влияние кавказского центра по производству бронзовых изделий в конце III - первой половине II тыс. до н.э. было настолько существенным, что этот период в истории металлургии Восточной Европы называют «кавказским». Но все это перестало быть тайной, покрытой временем, только многие столетия спустя, когда была открыта и признана историческим феноменом мирового значения сложившаяся к середине II тыс. до н.э. в горах Центрального Кавказа уникальная позднебронзовая культура.

Первые предметы этой культуры были обнаружены в предгорьях Северного Кавказа еще в середине XIX в. во время Кавказской войны. Русскими солдатами при строительстве укреплений и мостов были найдены необычные бронзовые украшения. Знакомство с ними оказалось поверхностным - оно свелось к простому их описанию, вещи были ошибочно отнесены к эпохе средневековья и выпали из поля научного интереса специалистов-археологов. Лишь позже, после сенсационного открытия в селении Уаллаг (Верхний) Кобан, придет понимание того, что Осетия являет собой удивительно богатый для археологов край, полный чудес и сенсаций, скрывающий в своих недрах прекрасные вещи. А открытая здесь археологическая культура получит название кобанской.

В 1869 году в горах Осетии был большой паводок. Вешние воды вызвали обвал одной из террас левого берега реки Гизельдон близ с. Уаллаг Кобан. В обрыве открылись древние захоронения с массой бронзовых вещей. Земли эти принадлежали местному землевладельцу (алдару) Хабошу Канукову, который решил подзаработать на продаже находок из обнажившихся могил. Прошло совсем немного времени, и перед изумленным взглядом любителей древностей в молодом тогда Кавказском музее Тифлиса  предстали присланные из сурового ущелья Гизельдона предметы вооружения и украшения удивительной красоты и неожиданно гармоничной пластики.

Первым их описал и изучил Г. Д. Филимонов, посетивший Кавказ в 1877 году по случаю подготовительных работ к антропологической выставке в Москве. Археолог и известный специалист по древнерусскому искусству Г. Д. Филимонов  провел в Кобане разведочные раскопки, приведя в отчете первые сведения о кобанской культуре. Через два года сюда приехал один из первых профессиональных археологов юга России, профессор Киевского университета В. Б. Антонович. Его раскопки подтвердили наблюдения Г. Д. Филимонова, в результате чего оба ученых пришли к довольно смелому выводу, что древняя бронзовая культура Осетии не уступает прославленной центральноевропейской культуре Гальштадта.

Разгоревшийся интерес к кобанским находкам усилил аппетиты Х. Канукова. Вот как пишет о нем в «Материалах по археологии Кавказа» (М.1900. Вып.VIII.) графиня П. С. Уварова:

«Более же других в этой местности поработал упомянутый Хабош Кануков, который живя на этом месте, составил себе из раскопок доходный промысел и добыл из могильника массу предметов, обогативших, главным образом, С.Жерменский музей близ Парижа, музеи в Лионе и в Вене, и частные собрания Вирхова в Берлине, К. И. Ольшевского, А. В. Комарова и гр. А. А. Бобринского».

Вот и все, что знают наши современники о Х. Канукове и его «археологической» деятельности, которая в течение многих десятилетий получала исключительно негативную оценку отечественных ученых. Пожалуй, нет ни одного труда по истории кобанской культуры, в котором не упоминался бы «хищный помещик», «алчный расхититель», «злой гений осетинской археологии». Кто же был этот человек, о котором слышали все специалисты, но о котором фактически ничего не известно?

В фондах Центрального государственного архива Республики Северная Осетия-Алания документальные материалы, касающиеся производства археологических раскопок Х. Кануковым в 1869 году на землях с. Уаллаг Кобан, не выявлены. В такой ситуации важнейшим источником информации для нас стали представители фамилии Кануковых - родственники и потомки Хабоша. По их словам, у известного тагаурского алдара было еще одно имя - Дударуко, под которым он, возможно, и фигурирует в официальных документах. Действительно, в прошлом у осетин была довольно распространенной практика давать ребенку два имени. Одно официальное, а другое - домашнее, употреблявшееся в кругу семьи. И в нашем случае «домашнее» имя оказалось гораздо популярнее официального. Отца Дударуко-Хабоша звали, как сообщили старейшие фамилии, Дудар. Имя Дударуко (Дударыко) в переводе с кабардинского как раз и означает «сын Дудара», «Дударович».

Эта новая информация позволила без труда отыскать Хабоша в архивных документах. В «Посемейных списках алдар Тагаурского общества» по состоянию на 21 июля 1858 г. среди фамилии Кануковых значатся Дударуко  20 лет и его брат Мурзабек  15 лет. Таким образом, мы можем отнести дату рождения Дударуко-Хабоша Канукова к 1838 г. и констатировать, что к двадцати годам он уже был сиротой.

Как рассказывают его потомки, Дудар Кануков умер рано. Воспитанием двух его сыновей занимались дедушка Амзор и бабушка Жан - дочь кабардинского князя Пшежамби Амзорова. Дударуко и Мурзабека отправили получать образование в Кабарду, где они в совершенстве овладели кабардинским языком, учились ремеслам, русской грамоте и, вероятно, изучали арабский, поскольку впоследствии считались знатоками Корана. Вернувшись в Осетию, они какое-то время жили в доме дяди Кучика в с. Уаллаг Кобан, затем там же завели собственное хозяйство. Братья посадили фруктовый сад, держали пасеку и жили доходами от торговли медом, фруктами, сыром.

Выяснив некоторые вехи биографии Хабоша, вернемся к началу изучения кобанских древностей. Можно полагать, что к середине 70-х годов XIX в. торговля древностями пошла весьма неплохо, у Х. Канукова тут же нашлись последователи. Созданное в марте 1873 г. Общество любителей кавказской археологии направляет начальнику Терской области (будущему министру внутренних дел России) М. Т. Лорис-Меликову большое обращение, в котором указывается, что «в недрах насыпанных издревле курганов, городищ или кладбищ от размытия дождями или по иным подобным случаям находят вещи, представляющие высокий археологический интерес. Вещи эти, попадая в руки местных торгашей и спекулянтов, безвозвратно утрачиваются для науки...».

В рапорте начальника Владикавказского округа, поданном тому же начальнику области в июне 1878 г., читаем:

«Хотя мною и воспрещено делать дальнейшие розыски, но, несмотря на это, жители продолжают ночью тайным образом отыскивать дорогие вещи и сбывать их в посторонние руки». Впервые посетившая Осетию в 1879 г. графиня П. С. Уварова писала: «Во Владикавказе к нашему приезду приготовили находимые в округе предметы древности - все могильный инвентарь разновидного типа и времени при сведениях, весьма часто противоречивых и доказывающих только, как богат Кавказ находками и как ужасно уничтожаются и разграбливаются древние могильники. Но делать было нечего...».

Открытие самобытной древней культуры стало одним из центральных вопросов на V Археологическом съезде, состоявшемся в Тифлисе в сентябре 1881 г. По некоторым сведениям, на съезде присутствовал и Х. Кануков. Представительный и прекрасно организованный форум проходил во дворце наместника Кавказа великого князя Михаила и пробудил несомненный интерес к обнаруженным древностям. Привлечение самых передовых научных сил России и Европы к их осмыслению способствовало росту интереса к кобанской бронзе за пределами Российской империи, особенно в кругах немецких и австрийских ученых. Подводя итоги первого коллективного научного анализа Кобанского могильника, председатель Московского археологического общества граф А. С. Уваров в своем докладе справедливо сопоставил его с известным Гальштадтским могильником в Австрии, подчеркнув, что «преобладание во всех кобанских предметах особого, своеобразного отпечатка является непосредственным свидетельством местного развития под влиянием местных условий и местных верований». Ну и совсем уж сенсационно прозвучал вывод: «Культура кавказских племен предшествовала многими веками культуре остальной Европы».

Зеркальный блеск бронзовой патины, тонкость и совершенство гравировки, изысканный и в то же время строгий стиль вещей, их обилие и разнообразие буквально ошеломляли, поскольку полностью переворачивали все имевшиеся до того представления о культуре диких горцев и нищете их теснин, где отсутствие цивилизации предполагалось как само собой разумеющийся факт. Ведь даже самые передовые и просвещенные из путешественников, посещавших Кавказ, в первую очередь отмечали не самобытную и яркую местную культуру, а «злонравность» и бедность ее носителей.

Этот переворот в общественном сознании вызвал буквально паломничество в Осетию российских и зарубежных ученых, любителей древних диковинок, представителей крупных музеев. В 1890 г. газета «Русские ведомости» писала: «В августе Владикавказ посетила...графиня Уварова... За несколько дней до приезда представительницы Московского археологического общества, некоторые места Терской области посетили многие иностранные ученые и туристы, в числе которых находились: известный венский ученый Франц Гегер, другой австриец Фердинанд Гауч, американец Джеймс Уильсон, несколько итальянцев и француз Морис де Куртель. Из них Гаучу и Гегеру удалось приобрести от осетин и других лиц несколько довольно больших коллекций древностей, которые уже отправлены приобретателями на родину».

К названным персонам добавим венгерского археолога графа Енэ Зичи, директора лионского музея Эрнеста Шантра и известнейшего немецкого патолога, политика, антрополога и археолога Рудольфа Вирхова. В Осетии последние больше преуспели в скупке драгоценных предметов, нежели в археологии. Не последнюю роль в этом сыграл Кануков.

Вот что писал известный осетинский художник М. Туганов:

«Снятый им во Владикавказе по Святополковской улице полуподвальный этаж одного из домов был всегда до отказа набит предметами кобанской культуры... Гигантского роста, в черных очках, Хабош выходил на работу с саженым щупом в руках. Вонзая это орудие в грунт, он сразу же по звуку определял местонахождение каменного подземного гроба».

Об этом же пишет и этнограф Б. А. Калоев:

«В 1958 году в селении Верхний Кобан записано предание, согласно которому Хабос Кануков, вооружившись длинной палкой с острым железным наконечником, постоянно бродил по окрестностям, выискивая каменные ящики, чтобы  достать из  них бронзовые предметы для сбыта их приезжим любителям древностей».

По разным подсчетам, Хабош Кануков раскопал от 500 до 1000 могил, в которых содержалось до 22 тысяч вещей. Стоимость всех этих сокровищ вряд ли можно точно определить, но то, что за них были заплачены огромные деньги, сведения есть. По приблизительным оценкам, Х. Кануков за продажу вещей из разграбленных могил Кобана выручил более 20 000 рублей. Деньги по тем временам астрономические. Владикавказский учитель и археолог В. И. Долбежев в письме председателю Археологической комиссии графу А. А. Бобринскому сообщает, что для приобретения вещей в коллекцию Эрмитажа приходилось буквально торговаться, спасая богатства могильника от рассеивания по всей Европе. Так, по поводу покупки одного лишь комплекса воинского захоронения из Кобана он писал: «Хабош ценит эту могилу в 50 рублей и не уступает...».

Так начали формироваться крупные частные и государственные собрания кобанской бронзы. В результате перепродаж и обменов наиболее представительными по разнообразию и количеству предметов коллекциями сегодня располагают музеи Парижа, Лиона, Вены, Будапешта, Берлина, Санкт-Петербурга (Государственный Эрмитаж) и Москвы (Государственный исторический музей). Лондонский и Нью-йоркский музеи также имеют богатые собрания, перекупленные у частных лиц в Западной Европе. Справедливость требует упрекнуть коллег музейщиков и ученых: упомянутые крупнейшие коллекции кобанской бронзы Сен-Жерменского и Венского Естественно-исторического музеев не обработаны, не датированы и не систематизированы до сих пор.

Предприимчивый и удачливый, достаточно образованный и набравшийся практического полевого опыта, Х. Кануков несомненно был в Осетии главным «находчиком». Как же складывалась личная жизнь этого знатного и стремительно разбогатевшего человека?

Хабош женился довольно рано, ему, вероятно, было около двадцати. Супругой его стала Коше Слонова, девушка из благородной фамилии, большая рукодельница и прекрасная рассказчица. Она родила Хабошу двух сыновей, Пурти и Хаджимурата (Аццына). Первый не был женат и не оставил потомства, судьба второго не совсем ясна. Женившись и став отцом, Хаджимурат уехал в Москву (возможно, учиться), где его следы затерялись. Потомки говорят, что он стал археологом, жил в столице, сменив фамилию. На какую - осталось загадкой... 

Xабош хотел иметь много детей, но у его супруги Коше возникли проблемы со здоровьем. И тогда он, заручившись ее согласием, женился повторно, что для знатного горца-мусульманина не было редкостью. Второй женой Х. Канукова стала красавица Ефсер Бритаева, родившая ему четырех сыновей.

Интересна история этого брака. Во время раскопок в Куртатинском ущелье Осетии археологам помогали жители близлежащих селений. Хабош познакомился там с парнем из фамилии Бритаевых, которому как-то принесла обед сестра. Она так приглянулась Хабошу, что он, договорившись со своей первой женой, начал свататься... Говорят, обе жены Хабоша жили между собой очень дружно. Однако счастье Хабоша длилось недолго. Ефсер как-то в жаркий день пошла на свадьбу к соседям, где получила солнечный удар и умерла. Детей вырастила Коше Слонова. 

Наш исследователь был неутомим. В 1890 и 1891 годах Франц Хегер попытался провести раскопки на Кобанском могильнике, однако они оказались неудачными. Как отмечал австрийский ученый, общая площадь могильника уже была перерыта кладоискателями два или три раза. Не прерывая раскопок в родном Тагаурском ущелье, Хабош начал активно грабить соседнее Куртатинское, а затем и Дигорское ущелья.

А. П. Мошинский, более четверти века возглавляющий археологическую экспедицию Государственного исторического музея в Дигории пишет:

«Непоправимый ущерб могильнику (Рутха - прим. авторов) нанесло его сплошное ограбление местными жителями в конце XIX в. Большая часть этих материалов попала в музеи в разрозненном и перепутанном виде. Не всегда можно даже определить, из какого памятника происходит вещь... Коллекция, поступившая в Исторический музей от Хабоша Канукова, имеет паспорт «Фаскау или Кумбулта».

Когда в Северной Осетии погребения стали истощаться, Х. Кануков перебирается в Южную. В 1889 г. он приступил к раскопкам могильника в с.Тли, на участке, принадлежавшем семье Маргиевых. Добытые им материалы, очевидно, были переданы В. И. Долбежеву, исследовавшему Тлийский могильник вместе с Ф. Хегером в 1890 г. Часть находок и купленные у местных жителей вещи были отправлены в Санкт-Петербург графу А. А. Бобринскому, часть материалов Ф. Хегер отвез в Венский музей.

Бесспорно, такая деятельность Х. Канукова и его многочисленных последователей создала колоссальные трудности в изучении памятников  позднебронзовой эпохи Кавказа, особенно на территории Осетии, где «не осталось ни одного не потревоженного кобанского погребения. Отсюда понятно стремление исследователей работать на более перспективных соседних территориях, что, в конечном счете, привело к отставанию осетинской археологии периода бронзы».

Как же распорядился своими немалыми средствами Х. Кануков? Часть денег он потратил на обучение собственных детей. Построил огромный каменный дом в родном селе. Большой земельный участок в с. Балта, принадлежавший его младшему брату Мурзабеку, возможно также был приобретен на средства от раскопок. Вот, собственно, и весь перечень известных нам благих дел.

Внезапно и без особого труда сколоченное состояние оказалось для кобанского помещика серьезным испытанием. Тифлис, где ему впервые улыбнулась удача, стал для Хабоша любимым городом. В губернской столице Х. Кануков был довольно известным человеком, охотно тратившим деньги на развлечения. Даже в преклонном возрасте он не чурался ресторанов и игорных домов, других «радостей жизни». Слухи о его разгульном характере до сих пор живы среди потомков. В благотворительности он замечен не был, не строил в родных местах дороги и мосты, как некоторые его земляки. Чтобы попасть в Уаллаг Кобан, директору Лионского музея Э. Шантру пришлось изрядно помучаться из-за бездорожья.

Находки иссякли, деньги оказались потраченными. Дударуко (Хабош) Дударович Кануков умер, по словам родственников, «где-то перед революцией». Если это так, то он прожил достаточно долгую жизнь, полную событий и встреч с необыкновенными людьми.

В 1924 году в с. Кобан была записана любопытная легенда «Волчьи хитрости и меткий выстрел охотника». Вкратце ее сюжет таков. В жаркий летний день на берегу реки, в месте, где звери устраивали водопой, бедный охотник из Кобана Кануков Хабош сын Дудара поджидал добычу. И тут перед его глазами развернулась сцена чужой охоты. В реку вошел крупный олень. С помощью хитрости к нему подкрался волк и вцепился ему в горло. Меткий и удачливый охотник, прицелившись в волчью голову, единственным выстрелом убил сразу и волка, и оленя. В такой забавной форме народная память сохранила образ этого человека - фантастически удачливого, но все же «бедного охотника».

За прошедшие со времени первых находок годы было открыто более 500 памятников кобанской культуры в 150 пунктах Кавказа. Это не менее 160 поселений, 240 могильников, два десятка бронзолитейных мастерских, дюжина культовых площадок и святилищ,  клады, случайные находки... Наиболее известные из них - Кобанский, Верхнерутхинский (Галиатский), Карцинский, Стырфазский, Моздокский могильники; Змейское, Цхинвальское поселения и др.

В этом перечне драгоценных камней необходимо особо выделить лучший пока по чистоте и огранке - Тлийский могильник. Расположенный  в юго-осетинском высокогорье, этот памятник много лет систематично и скрупулезно исследовался доктором исторических наук Б.В. Теховым. Из Тли происходят более 500 погребальных комплексов, удивительно схожих с Кобанскими (это дает право говорить об этнической близости или даже идентичности населения на обоих склонах Большого Кавказа), но, в отличие от них, не рассеянных по всему миру, а представляющих единую цельную коллекцию, не имеющую аналогов по объему, разнообразию и качеству материала. Тлийский и Кобанский могильники и в начале XXI века остаются эталонными памятниками, определяющими сущность кобанской культуры.

Весьма сложным для решения оказался вопрос об ареале распространения и хронологии кобанской культуры. Известный кавказовед Е.И. Крупнов еще в середине XX в. выделил три ее локальных варианта - осетинский, кабардино-пятигорский и вайнахский (центральный, западный и восточный). Самые ранние памятники культуры зафиксированы в центре ареала, на территории севера и юга Осетии. Отсюда они, как полагают исследователи, распространились позднее на запад и восток. Один из авторитетнейших сегодня специалистов по кобанской культуре В.И. Козенкова пишет:

«Бесспорно, наиболее значительными были и остаются материалы, обнаруженные в срединной части Центрального Кавказа, фактически в ойкумене Казбека с его горно-предгорной и водными системами. Именно территория Северной и Южной Осетии являются собственно сердцевиной, или метрополией, этой всемирно известной группы древностей Кавказа».

Хронологию кобанской культуры, для наиболее древнего и разнообразного по материалу центрального варианта, в настоящее время можно представить следующим образом: XIV - XIII вв. до н.э. - период формирования и становления основных признаков культуры на основе достижений бронзового века Кавказа, Юго-Восточной Европы и Передней Азии. XII - X в. до н.э. - классический период, расцвет культуры. Время с IX по VII в. до н.э. - этап перехода от бронзового к железному веку и появления в культуре скифских элементов. В позднекобанский период, с VI по IV в. до н.э. происходит определенное переоформление культуры в результате тесных контактов и смешения кобанцев со скифами.

Отличительной особенностью культуры, ее важнейшей характеристикой, является высокий уровень металлообработки, в частности, технологии и техники обработки бронзы, сурьмы, серебра. Изящные и причудливые формы украшений, оружия и культовых предметов демонстрируют тонкий эстетический вкус древних кобанских мастеров, глубокое знание ими разнообразных приемов ковки, литья, обработки и декорирования поверхности изделий. Бронзовые изделия поражают совершенством стилизации, тонким чувством формы, богатством и сложностью орнамента. Спектральный анализ бронз показывает виртуозное владение кобанскими мастерами всей гаммой металлургической рецептуры на основе высокооловянистых бронз с использованием местных полиметаллических руд. Широкое освоение железа племенами кобанцев началось, видимо, на южном склоне Большого Кавказа примерно в X в. до н.э. и несколько позднее на севере, в ареале центрального и западного вариантов.

Многолетнее пристальное и серьезное изучение древностей кобанской культуры археологами, искусствоведами, культурологами, антропологами, химиками и палеоботаниками - свидетельство как ее величия, так и  сложности преподнесенных ею загадок. Чем продиктовано аскетичное совершенство форм? Где истоки необыкновенной художественной стилизации и уникального звериного стиля? Откуда столь совершенное чувство материала и исполнительское мастерство? Какова семантика и идеологическая составляющая кобанских визуальных текстов? Витиеватость подобных формулировок не маскирует простоты самой важной загадки: что кобанцы хотели сказать друг другу и своим богам? На каком языке они это говорили?

Ответить на этот вопрос нам помогает символика вещей и их декора. Мы видим в них  хорошо узнаваемые картины индоевропейского мира: образы священного оленя и коня, оскалившихся хищников, птиц, змей и рыб, десятки фигурок барана - хранителя фарна (сияющей небесной благодати), сотни раз повторенные свастики - знаки бесконечного солнечного движения... Мы неоднократно встречаемся и с трехчастной вертикальной структурой мироздания, и с оппозицией правое - левое. Может быть относительно быстрому и удивительно гармоничному восприятию кобанцами многих черт культуры скифов способствовало их этническое родство? На одном из тлийских бронзовых поясов, этих чудесных изобразительных полотен, перед нами предстает уникальное иконографическое подтверждение геродотовского рассказа о скифском обычае подвешивания к уздечке головы побежденного врага.

Кобанцы активно общались как с кавказскими сосе­дями, так и с народами Крыма, Северного Причерноморья, Передней Азии. Еще в XIX веке учеными отмечены удивительные параллели кобанской культуры с други­ми высокоразвитыми центрами бронзовой металлургии - Луристанским (Западный Иран) и Карпато-Дунайским (Австрия, Богемия, Бавария).

Изучение прошлого продолжается. Далекие предки не устают преподносить нам сюрпризы, удивляя и восхищая глубиной и мощью художественной мысли, современностью идей и непрерывностью традиции... Традиции блестящего кобанского искусства, отчетливо прослеживаемой как в культуре средневековой Алании, так и в осетинском прикладном искусстве.